Клевета Апеллеса

Боттичелли Сандро. Аллегория Клеветы. ок. 1495 г.

Смотри также: Апеллес / Клевета / Истина / Невежество / Аллегория

Аллегория на тему "Клеветы" кисти греческого художника Апеллеса (IV век до н. э.) была известна ренессансным гуманистам по описанию Лукиана; сама картина, как и другие работы Апеллеса, не сохранилась. Художников вдохновляла идея (частая в русле общего движения по возрождению классической античности) воссоздать картину по оставленному описанию. Первая и наиболее известная из этих попыток - картина Боттичелли (Уффици).

Согласно Лукиану,

"справа сидит человек с огромными, как у Мидаса, ушами".

Обычно его изображают в виде судьи с ослиными ушами, символизирующими его глупость.

"Рядом с ним две женщины - Невежество и Подозрительность".

Они нашептывают ему на ухо дьявольский совет. Невежество в более поздних примерах предстает в виде женской фигуры: толстая, слепая или с завязанными глазами, на голове у нее может быть корона.

"Приближается Клевета. Она изображается в виде красивой женщины, она вне себя от страсти, готовой разразиться безумием и гневом. В левой руке она держит факел, а правой тащит за волосы молодого человека - он простер руки к небесам и призывает богов в свидетели".

Он персонифицирует ложно обвиненную Невинность. Фигура, которую Лукиан описывает как

"изможденную и отвратительную, с пристальным пронзительным взглядом, высохшую, как при болезни",

олицетворяет Зависть, которая может вести Клевету или стоять в нищенских одеждах перед судьей. Две женские фигуры, сопровождающие Клевету, - Коварство и Обман. Последняя, у которой может быть маска в качестве атрибута, вплетает цветы в волосы Клеветы, чтобы сделать ее более привлекательной в глазах судьи. Далее следует

"женщина в глубоком трауре, на ней черная, изодранная в клочья одежда".

Это Раскаяние, которое обращается,

"плачущее и полное смущения",

к последней из фигур - Правде, стоящей обнаженной и указующей на небо. Но последние две фигуры пришли, кажется, слишком поздно, чтобы спасти Невинность. Художники допускали некоторую вольность в интерпретации текста, являвшегося латинским или итальянским переводом греческого оригинала Лукиана.

(Peri tou me rhadios pisteuein diabole. ??)