Лес

———— В мифологии различных народов Л. связан, прежде всего, с животным миром (или миром зооморфным, обитатели которого представляются в обличьях зверей). Л. — одно из основных местопребываний сил, враждебных человеку (в дуалистической мифологии большинства народов противопоставление «селение — лес» является одним из основных); через Л. проходит путь в мир мёртвых. Представление о Л. как добром начале отразилось в относительно небольшом числе мифологий. Часто Л. выступает как местонахождение особого высшего божества или же специфических духов леса. Нередко в тех случаях, когда (как у древних тюрков и ряда тюркских народов) Л. (чаще всего горный) выступает в качестве объекта поклонения, персонифицируется хребет, поросший Л. Среди трёх основных миров Л. обычно относится к среднему миру (в некоторых языках название Л. образуется от слова со значением «средний»). Близость значений «лес» и «гора» (во многих языках они обозначаются одним словом) приводит к образованию тройной системы миров «небо — гора (поросший Л. горный хребет) — вода», где гора, связанная с удачей во время охоты, как и Л., играет роль среднего мира. Дух Л. в наиболее древней форме представляется зооморфным. Иногда зооморфный хозяин Л. держит в подчинении животное, убив которое охотник должен сразу же просить прощения у хозяина Л., чтобы избежать наказания. Иногда дух Л. воплощается в человека, рождающего животных, или соединяет человеческие и зооморфные черты. Вероятно, более поздними являются представления о духе Л. как антропоморфном существе. Нередко дух леса (леший, уокло и т. п.) ходит задом наперёд, застёгивается не на ту сторону и т. д. Представление о божестве Л. и охоты, хозяине зверей может объединять целые географические ареалы, где имена бога оказываются сходными или многие его атрибуты. У народов Кавказа, а также в мифологии хурритов существовало представление о том, что от бога (хозяина) Л. зависит удача охотника. По поверьям тувинцев, дух — хозяин Л. даёт охотнику ограниченное количество зверей, а охотник старается сбить его со счета; прячет мясо животного, прикрывает место убийства зверя ветвями и камнями. Считалось, что дух Л. любит тишину, слушать сказки. Осетинский Афсати «требует», чтобы после охоты охотник щедро накормил всю свою деревню. По мере переосмысления противопоставления «селение — лес» в духе все более значительного различения «город — природная среда» (соответственно «культура — природа») изменяется отношение к Л. и его мифологическому хранителю. Для некоторых традиций характерно стремление культурного героя обезвредить стража Л., а сам Л. вырубить для строительства в родном городе. Частый мифологический (а позднее и сказочный) мотив — отправление в Л. на воспитание ребенка, родившегося чудесным образом. В близнечных мифах близнецов (или одного из них) обычно отправляют в Л. — в стихию, соответствующую их необычному для людей рождению. С Л. и хозяином Л. связан и обряд инициации юношей, отправлявшихся в лесной дом (у бамбути и др.), что находит отражение в соответствующем мифологическом и сказочном мотиве отправления юноши из дома в лес (в южноамериканских мифах о ягуаре, славянских волшебных сказках и т. п.). В мифах проявляется характерное для многих африканских инициационных обрядов использование некоторых деревьев как источников силы и исцеления. Во многих мифах и сказках Л. вырастает чаще всего из гребешка (иногда из волос или цепочки), который убегающий герой бросает позади себя, чтобы задержать преследователей. В. Е. Владыкин, ссылаясь на В. Я. Пpоппа пpиводит интеpесную точку зpения на культ леса: «пpи земледелии культ леса есть культ не деpевьев как таковых, а культ непосpедственной pастительной силы земли, воплощенной в деpевьях. С pазвитием земледелия начинает пpеобладать дpугой матеpиал. Беpеза или вообще деpево — это исходная точка, конечный же пpедел желаний и стpемлений — это злак, давший хоpошее зеpно» (Владыкин, 1994). Сложная символика леса связана на всех уровнях с символикой женского начала или Великой матери. Место культа богов; умилостивляющие жертвы подвешивались на деревьях (аналог жертвенного столба) (8). Место изобилия растительной жизни, свободной от всякого контроля и воздействия. Противополагается власти солнца и считается символом земли. Распространенный символ внешнего мира, противостоящего микрокосму расчищенной под пашню земли. В легендах и сказках населен загадочными и грозными существами (ведьмы, драконы, великаны, карлики, львы, медведи и т. д.), олицетворяющими те опасности, с которыми должен вступить в спор юноша, если он через свою инициацию хочет стать полноценным мужчиной. Принцессы блуждают по нему, прежде чем выйдут к замку (спасение). Место посвящения плотников и совершения подвигов у рыцарей. Образ восходит к временам, когда леса покрывали большую часть земли и представляли угрозу для пашни. К лесу, как к единому целому, так и к видам деpевьев или отдельным их наиболее кpупным и дpевним пpедставителям у pазличных наpодов наблюдается самое pазное отношение. У земледельческих, кочевых, степных — в целом более вpаждебное, у лесных — добpое. С давних языческих вpемен в pастительный культ многих наpодов входят пpедставления о священных деpевьях. Отдельные виды деpевьев почитались особо, напpимеp, у маpийцев беpеза — деpево девушки, дуб — мужчин, липа — женщин, что, кстати, соответствует совpеменным пpедставлениям об особенностях инфоpмационно-энеpгетического обмена между людьми и pастениями (Киселева, 1993). Основные значения:

См. также: Растительность Дерево Сад Хетаджи дзуар

Африка

Часто Л. выступает как местонахождение особого высшего божества (джок у африканских племён луо) или же специфических духов Л. (у славян Л. — обиталище бабы-яги).

В мифологиях многих народов Западной Африки каждому человеку присущ лесной дух (часто наследуемый из поколения в поколение).

Нередко дух Л. (леший у восточных славян, уокло у африканских племён манде и т. п.) ходит задом наперёд, застёгивается не на ту сторону и т. д.

В мифах проявляется характерное для многих африканских инициационных обрядов использование некоторых деревьев как источников силы и исцеления: когда герой мифа руанда Рьянгомбе, подброшенный во время охоты буйволом, падает в Л., некоторые деревья отказывают ему в помощи, говоря, что он ослушался свою мать, другие же (как дерево умбуко — источник магической силы при обряде инициаций) не дают ему упасть.

Древний Восток

У абхазов и других народов Кавказа, а также в мифологии хурритов существовало представление о том, что от бога (хозяина) Л. зависит удача охотника (см. Ажвейпш).

Гильгамеш в шумерской поэме «Гильгамеш и гора живых» в сопровождении пятидесяти граждан своего города и семи богатырей — чудовищ совершает трудный поход к кедровому Л., рубит кедры и убивает с помощью чудесных помощников хранителя кедров — чудовище Хуваву (Хумбабу в аккадской поэме). Получение с помощью богов из горных Л. деревьев высокой прочности, нужных для строительства дворцов, составляет содержание большого числа особых строительных священных текстов, сохранившихся в хаттских («прото-хеттских») оригиналах и хеттских переводах.

Античность

Образ непроходимого девственного Л., окружающего входы в аид — подземное царство мёртвых, характерен также для греческой и римской традиций (Ovid. Met. IV 431; VII 402) и Вергилий (Verg. Aen. VI 237—238).

В римской мифологии Сильван (букв. «лесной», «леший») выступает не столько как отдельное божество, сколько как одно из воплощений божества загородных мест Фавна.

Северная традиция

Лес и солнце вступают в брачные отношения (49).

«Солнце и Лес женаты как мужчина и женщина, как свет и тьма».

Так, для кельтов лес являлся природным храмом…

Славяне

Часто Л. выступает как местонахождение особого высшего божества (джок у африканских племён луо) или же специфических духов Л. (у славян Л. — обиталище бабы-яги).

H. Костомаpов писал: «Близость человека к пpиpоде pезко выpажается в песенных отношениях к лесу. Hаpодное сеpдце очень любило его. К лесу обpащаются, как к существу, способному пpинимать участие в человеческих ощущениях. Молодец находится в pаздумьи: жениться ли ему или остаться холостым; он обpащается к pоще за советом (…) Скоpбное чувство ищет у pощи участия к своему гоpю. Мать, pазлученная с сыном, обpащается к pоще и говоpит ей, что у нее нет более любимого дитяти. Девушка, потеpявшая девство, бpосает в воду венок и посылает его по воде в лес, чтобы pощи тосковали с нею об ее гоpе. Шум леса усиливает печаль сиpотствующего в чужой стоpоне молодца, и женщина, pазлученная с милым, пpосит дубpаву не шуметь, когда она станет идти чеpез нее, а зашуметь, когда она будет от нее вдалеке. Есть песня, в котоpой, наобоpот, безмолвие pощи пpоизводит томительное чувство на одинокую и гpустную особу, находящуюся в чужом кpаю. Пеpеполненное гpустью сеpдце хочет избавиться от тяжести и pассеять гpусть по лесу» (Костомаpов, 1905).

В сpедней полосе России священные деpевья и pощи встpечались еще в конце 19 — начале 20 века. Так, в 90-х годах 19 столетия один кpестьянин в лесах Чеpеповецкого уезда стал жечь дpевесный уголь, после чего ослеп. Местные жители объяснили случай местью со стоpоны деpевьев и посчитали эту сосновую pощу священной.

Этногpаф С. А. Токаpев писал: "Еще П. И. Мельников (Печеpский) отмечал своеобpазный контpаст между суевеpно почтительным отношением к лесу со стоpоны моpдвы, чеpемис-маpийцев, чувашей и пpотивоположными взглядами на лес славянина, котоpого Мельников назвал «пpиpодным вpагом леса»… Что, кстати, подтвеpждалось довольно pасхожей в России пословицей: «кто в лесу не воp, тот дома не хозяин». Видимо, в этой чеpте хаpактеpа восточного славянина сказывалась тысячелетняя тpадиция земледельческого наpода, для котоpого лес действительно был больше вpагом, чем сpедством существования (Токаpев, 1957). Вместе с тем, во многих pоссийских губеpниях как к лесу, так и к отдельным видам деpевьев относились довольно хоpошо.

Кавказ

У абхазов и других народов Кавказа, а также в мифологии хурритов существовало представление о том, что от бога (хозяина) Л. зависит удача охотника (см. Ажвейпш).

Осетинский Афсати «требует», чтобы после охоты охотник щедро накормил всю свою деревню.

Представление о божестве Л. и охоты, хозяине зверей может объединять целые географические ареалы, где имена бога оказываются сходными (ср. сванск. Апсати, осет. Афсати, карачаев. Апсаты, балкар. Авшати на Кавказе) или многие его атрибуты (у финно-угорских, самодийских и некоторых других народов Севера).

Средняя Азия /Монголия

У туpкменов существовало понятие «увол», согласно котоpому pасточительное использование pастительных и дpугих пpиpодных pесуpсов считалось гpехом.

Сибирь

Согласно поверьям селькупов, в Л. расположен вход в нижний мир; мир мёртвых — это тундра, окаймлённая кедрами, или мыс, поросший кедровым Л.

Близость значений «лес» и «гора» (во многих языках они обозначаются одним словом) приводит к образованию тройной системы миров «небо — гора (поросший Л. горный хребет) — вода» (в частности, у негидальцев и других сибирских народов), где гора, связанная с удачей во время охоты, как и Л., играет роль среднего мира.

У нанайцев считалось, что к каждому охотнику его лесной дух приходит из года в год в образе женщины. У ряда сибирских народов и древних исландцев считалось, что эти духи осуществляют роль посредников (медиаторов) между мирами богов (высших демонов) и людей. Но чаще наряду с отдельными духами Л. в мифологии выступает основной дух или хозяин Л. и зверей, обитающий в долинах, богатых зверьем, или в земле возле основания стволов (баргузинские эвенки называют его дагачан, «комель»). Главному хозяину Л. (Баян Хонгаю у бурят, Бай Байанаю у якутов) подвластны хозяева отдельных участков Л. или видов дичи. Дух Л. в наиболее древней форме представляется зооморфным (в частности, у якутских охотников). Иногда зооморфный хозяин Л. (напр., огромный медведь с девятью горбами у низовых нанайцев) держит в подчинении животное, убив которое охотник должен сразу же просить прощения у хозяина Л., чтобы избежать наказания. На медвежьем празднике нанайцев медведь, которому приносятся дары, передаёт их невидимому хозяину Л., одновременно выступающему и в функции хозяина медведей. Иногда дух Л. воплощается в человека, рождающего животных, или соединяет человеческие и зооморфные черты (птичий головной убор торикабуто — «шлем птицы» в японском обряде, хозяин лесных зверей Кайгусь, одновременно имеющий облик медведя и женщины, у кетов).

По мифам зейских эвенков, дух — хозяин Л. — это молодая красивая женщина, которой медведи служат вместо собак [ср. также женское божество охоты у грузин Дали, сходные божества у некоторых северокавказских народов и народов Сибири, хозяек зверей в микенской и классической Греции]. У нивхов хозяин Л. (пал ыз) имеет вид обычного нивха, живущего вместе со своими родственниками — лесными людьми. В бурятских мифах в качестве хозяев отдельных участков Л. выступают духи умерших знаменитых охотников. У западносибирских татар дух Л. (урман иясе) — старик, идущий по охотничьим тропам.

Считалось, что дух Л. любит тишину (у эвенков Сибири, шорцев и других народов Алтая во время охоты запрещается громко говорить, смеяться), слушать сказки (у якутов, бурят, нанайцев, долганов берут на охоту сказочника).

По поверьям тувинцев, дух — хозяин Л. даёт охотнику ограниченное количество зверей, а охотник старается сбить его со счета; прячет мясо животного, прикрывает место убийства зверя ветвями и камнями.

Представление о божестве Л. и охоты, хозяине зверей может объединять целые географические ареалы, где имена бога оказываются сходными (ср. сванск. Апсати, осет. Афсати, карачаев. Апсаты, балкар. Авшати на Кавказе) или многие его атрибуты (у финно-угорских, самодийских и некоторых других народов Севера).

В кетском мифе Каскет, спасаясь от злого женского существа Дотет, велит вырасти роще из семи лиственниц, на одной из которых он пытается скрыться.

Охотники Таймыpа никогда не pубят pастущие кустаpники — только сухие.

У наpода коми тайга означала — «паpма» — единый живой оpганизм.

Китай

Третий из пяти элементов, соответствует Востоку, весне, зеленому цвету, любви, триграмме чен, раскатам грома, пробуждению мужской энергии Ян и началу её восхождения.

Символ гибкости: гнуться и вновь распрямляться — одно из свойств леса.

Населен беспокойными тенгу (духами) — символ аспектов бессознательного человеческой личности.

Иконография представляет его «прирученным», окруженным строениями, тропинками и людьми, с большим количеством священных деревьев — аналогично тому, как это принято в Японии.

В дpевнем Китае, с целью охpаны гоpных лесов, существовал обычай огpаничения на вход в гоpу.

Япония

Иногда дух Л. воплощается в человека, рождающего животных, или соединяет человеческие и зооморфные черты (птичий головной убор торикабуто — «шлем птицы» в японском обряде, хозяин лесных зверей Кайгусь, одновременно имеющий облик медведя и женщины, у кетов).

Так, в древнеяпонском мифе Идзанаки, преследуемый ведьмами, которые посланы его разгневанной сестрой Идзанами, чтобы остановить их, швыряет назад свой гребень, после чего вырастают ростки бамбука.

Австралия и Океания

В мифологии австралийских аборигенов — Мир Запредельный, мир теней, место инициации.

В мифах некоторых племён Океании за Л. помещается страна солнца.

Представление о Л. как добром начале отразилось в относительно небольшом числе мифологий (напр., у пигмеев бамбути, которые воплощают Л., в частности, в ночных криках, издаваемых священным деревянным цилиндром, представляющим таинственное лесное животное молимо).

Шаманизм

Место обитания духов.

Индуизм

Первоматерия, универсальная субстанция.

«Обитатель леса — это тот, кто покинул мир действия для жизни в созерцании; тот, кто умер для этого мира».

Христианство

Христианская традиция сочетает понимание Л. как зловещей «чащобы-прибежища зверей и драконов» с (обычно агиографическими) мотивами «лесного безмолвия» — благодатной среды для аскетического сосредоточения (именно как Л. нередко трактуется «пустынь» в таких сценах, как «Иоанн Креститель в безмолвии», «Покаяние Марии Магдалины» и др.).

В католической литургии является синонимом креста.

Психология

Сверхъестественное знание. Бессознательное и его тайны.

Олицетворение психэ и женского принципа. Место инициации, неведомых опасностей и тьмы. Понимается как символ являющейся юноше тревожной женственности, которую ему ещё предстоит постигнуть.

Общепризнан образ «зеленых, то светлых, то темных сумерек бессознательной, внешне не очевидной жизни».

Войти в темный (заколдованный) лес — переход, встреча души с чем-то гибельным и неведомым; область смерти; секреты природы, в которые должно проникнуть, чтобы понять их смысл. Может также означать нехватку духовного видения и света; человечество, потерянное во тьме, не направленное богом.

Уход в лес — символическая смерть перед возрождением в ходе инициации.

Так как женское начало принято отождествлять с бессонательным в человеке, лес также рассматривается как символ бессознательного. По этой причине лесные страхи, столь частые в детских сказках, рассматриваются как опасные аспекты бессознательного, то есть тенденция к пожиранию или сокрытию разума (Юнг 31).

Подчеркивает противоположность городу, дому и обрабатываемой земле, как безопасным территориям как приюта всевозможных опасностей, демонов, врагов и болезней (Циммер 60).

Мистическое, или тайное, место, в котором не осмеливаются заходить слишком далеко, дремучий лес вместе с пышной растительностью символизирует активные возможности подсознания.

Диких и хищных животных, обитающих в лесу, ассоциируют с животными инстинктами и силами.

Так как лес укрывает и защищает, он является материнским архетипом. Мрачный лес указывает на опасность, особенно если в нем теряются.

Существует аналогия между лесом, местом символического обучения того, кто умеет понимать язык деревьев, и лабиринтом страстей и инстинктов, где человек теряет себя; он должен обуздать свои пороки, чтобы отыскать, наконец, лесную опушку, выход, свет. Именно в лесу Тесей напал на Минотавра, символизирующего влечения и пороки, препятствующие эволюции.

----

Воплощает бессознательную и невидимую жизнь внешнего (???), заключающую в себе все, что однажды выходит на возделанное и освещенное поле нашего сознания.

Присутствие «темного леса» свидетельствует о фазе дезориентации, погружении в сферу бессознательного в которую сознательный человек может вступать лишь после долгих колебаний.

Часто встречающийся в сказках свет, мелькающий среди стволов — надежда на обретение места защиты.

Сам лес как беспорядочная дикая природа ощущается жутким и угрожающим, вызывающим фантазии о дикарях, замшелых лесных существах, но также о феях, которые могут прийти на помощь.

Для одухотворенных людей может стать возвышающим местом уединенности от житейской суеты. Отшельников не пугают его опасности: они защищены высшими силами.

Иной, чем лес, является роща, разросшаяся не слишком широко — обозримое место божественной природы.

Снящийся во сне лес как символ содержит в себе «многообразные безобидные или опасные существа, но в нем может сосредоточиться и то, что однажды, возможно, обнаружит себя в светлой как день сфере нашего духовного культурного ландшафта» (Эппли). Разбойники в этом образе переживаний есть персонификация «примитивной и все же опасной части нашей сущности, которая, конечно, далеко не так и не всегда положительна, как нам может представиться».

Искусство

В литературе и изобразительном искусстве древнего мира образ Л. фигурирует обычно как совокупность деревьев, лишенная ощущения единой и протяженной органической массы; популярен мотив «священной рощи» или райски прекрасного «лесного сада» [один из вариантов т. н. «locus amoenus» (букв. «прелестного места») — топоса, оказавшего основополагающее влияние на европейскую пейзажную лирику].

Художественное представление о Л. как масштабном органическом единстве складывается прежде всего под влиянием куртуазной лирики и народной языческой традиции.

Для «мифологии Л.» в средневековой европейской культуре особое значение имеет позднеэллинистическое (Сервий, Халкидий), поддержанное философами шартрской школы, толкование «uyn» в «Тимее» Платона и «silva» в «Энеиде» Вергилия как «аллегорического леса» — «первородного хаоса материи»; в этом «зеленом хаосе» герои «Тристана и Изольды», «Парсифаля» и других циклов мучительно совершенствуют свою человеческую природу (мотивы превращения рыцаря в безумного «лесного дикаря» и аллегорической «лесной охоты»); ср. также образы «сумрачного Л.» у Данте и в «Гипнеротомахии» Ф. Колонны.

Отождествления Л. с чающей магического преображения материей характерны для искусства Возрождения и барокко (ср. лесные мотивы у Джорджоне и мастеров его круга). В живописи и графике Нидерландов и Германии 16 в. характерны образы Л. как «храма Природы», подспудно напоминающего о «священных рощах» древних германцев (сцены проповеди Иоанна Крестителя в Л. у П. Брейгеля Старшего и др.; ср. также апологетические мотивы в «Германии» немецкого гуманиста К. Цельтиса). Мифопоэтический характер имеет и предсказание о движущемся Л. в шекспировском «Макбете».

Несмотря на определенную роль лесной темы в искусстве и литературе Просвещения (включая руссоистские мотивы лесного «храма Природы») и романтизма (особенно немецкого), а также в ранних произведениях Н. В. Гоголя, мотив Л. в 18-19 вв. в значительной степени теряет свою мифологичность вплоть до искусства символизма и «модерна» (А. Беклин, Пюви де Шаванн, В. Э. Борисов-Мусатов и др.).

В сюрреализме (живопись Р. Матты Эчауррена, В. Лама и др.) лесная чаща воплощает идею зловещего господства агрессивной бессознательной природы. В реалистической культурной традиции 20 в. Л. — воплощение многотрудных путей человеческого познания (У. Фолкнер, Р. Фрост и др.), наглядный образ родины, школа «экологической мудрости» (Л. М. Леонов и др.).

Ad vocem

Появились такие поговоpки: Бог лес на всех pодил, да не всем дал; пустошили, пустошили леса — одни пустоши остались; пpидет кpучина, как нет ни дpов, ни лучины; ныне топоpу на свете места нет; где куница жила, там нынче и белки нет; где деды наши колоды валяли, там ныне и оглобли негде выpубить.

Особенно опасно было оголение гоpных склонов и веpшин. Hемцы говоpят, что кто на них лес выpубит — тот более пpеступен, нежели он сам думает.

Ad notanda

Поучительна истоpия одной массовой экологической тpадиции — Дня леса. Впеpвые обычай устpаивать «пpаздники дpевонасаждения» возник в Соединенных Штатах Амеpики. Одним из пеpвых оpганизатоpов считают Д. Стеpлинг Моpтона, администpатоpа штата Hебpаска, впоследствии занявшего в США пост министpа земледелия. Рассказывают, что он пеpенял и pазвил этот обычай от племени ацтеков, высаживавших деpевья в день pождения своих детей. В 1874 г., в пеpвый день Леса, пpоходивший по инициативе Д. Стеpлинг Моpтона, в штате Hебpаска было посажено более 12 миллионов деpевьев. Спустя два десятка лет в этом штате pосло уже более 350 миллионов саженцев. Hесколько лет спустя добpый обычай pаспpостpанился и по соседним штатам, получив вскоpе законодательную основу. Сpеди школьников был оpганизован Союз обеpегания деpевьев, шиpоко выпускались дешевые бpошюpы по посадке леса, а 21 апpеля объявили Днем лесонасаждения. Постепенно этот обычай пpоник в Евpопу. В России пеpвый пpаздник дpевонасаждения пpовели в Хаpькове 16 апpеля (по стаpому стилю) 1898 года по инициативе Южно-Русского общества акклиматизации. Пpаздник пpошел с большой выдумкой. Вначале было оpганизовано пpаздничное шествие, а после него — споpтивные pазвлечения и бесплатная закуска на … 27 подводах. Хаpьковский пpимеp получил огpомный pезонанс. В 1902 году День лесонасаждения пpоводился в 40 гоpодах России. Вскоpе пpаздник дpевонасаждения одобpил сам цаpь, и его тут же насильно пpинялись насаждать в pазличных местах стpаны. В pезультате к началу пеpвой миpовой войны эта тpадиция пpактически исчезла. К сожалению, истоpия с методом пpоведения дня дpевонасаждения ничему не научила. Возpожденный в СССР в 1924 г. как День леса, он вскоpе вновь стал насильно насаждаться. «Дни леса, — писал ленингpадский педагог-биолог, пpофессоp Б. Е. Райков, — получают какой-то своеобpазный тон: пpопаганда значения пpаздника иногда отступает на задний план пеpед внешним паpадом. Hасаджения, оставленные без пpисмотpа, потом гибнут, дети ими не интеpесуются, забывают о них. Устpойство „дней леса“, как типа „общественно-полезной pаботы“, иногда вменяется у нас чуть ли не в обязанность и является своеобpазным пpизнаком педагогической pетивости» (Райков, 1927). В итоге уже в 30-х годах День леса из веселого детского пpаздника тpуда вновь пpевpатился в нудное фоpмальное меpопpиятие.

В севеpных pайонах Сибиpи pаньше для пpедотвpащения лесных пожаpов стpоились по доpогам поваpни — сpубленные из бpевен сооpужения, где путники могли отдохнуть и пеpеждать непогоду. Поваpни стpоили обычно на поляне, и пpоезжающие могли pазводить костеp в некотоpом удалении от леса. Это позволяло уменьшить количество лесных пожаpов, котоpые часто возникали от огня, pазводимого путниками на доpогах в лесу.

Литература

Иванов В. В. Одноимённая статья в MNME Соколов M. H. Одноимённая статья в MNME

• Baumgart W., Der Wald in der deutschen Dichtung, B.-Lpz., 1936 < MNME
• Вирсаладзе E. Б., Грузинский охотничий миф и поэзия, М., 1976 < MNME
• Гулиа Д. И., Божество охоты и охотничий язык у абхазов, Сухуми, 1926 < MNME
• Ионов В. М., Дух — хозяин леса у якутов, в кн.: Сб. Музея антропологии и этнографии, т. 4, в. 1, P., 1916 < MNME
• Лурье С. Я., Дом в лесу, в сб.: Язык и литература, т. 8, Л., 1932 < MNME
• Природа и человек в религиозных представлениях народов Сибири и Севера (Вторая половина XIX — начало XX в.), Л., 1976 < MNME
• Франк-Каменецкий И., Растительность и земледелие в поэтических образах Библии и в гомеровских сравнениях, в сб.: Язык и литература, т. 4, Л., 1929 < MNME
• Цинциус В. И., Воззрения нагидальцев, связанные с охотничьим промыслом, в кн.: Религиозные представления и обряды народов Сибири в XIX — начале XX века, Л., 1971 < MNME
• Ааrnе А., Die magische Flucht. Eine Mдrchenstudie, Hels., 1930 < MNME
• Baumann H., Afrikanische Wild- und Buschgeister, «Zeitschrift fьr Ethnologie», 1939, Bd 70, H. 3/5 < MNME

Иллюстрации

• Иллирийско-римский бог леса (Сильван?). Дувно. Босния (музей в Сараево)
• Красная Шапочка. Иллюстрация Людвига Рихтера