LFRS

Материал из StudioSyndrome
Перейти к навигации Перейти к поиску

Список литературы / LFRS

Лукан

Фарсалия (отрывки). Перевод Л. Е. Остроумова

Хрестоматия по античной литературе. В 2 томах. Для высших учебных заведений. Том 2. Н. Ф. Дератани, Н. А. Тимофеева. Римская литература. М., «Просвещение», 1965

ФАРСАЛИЯ

[ХАРАКТЕРИСТИКА ЦЕЗАРЯ И ПОМПЕЯ]

I, 120
…Поощряло их к славе стремленье:
Ты, о великий Помпей, боишься, чтоб старых триумфов
Новый герой не затмил и лавр побед над пиратом
В галльских боях не увял[1]. А в Цезаре к браням привычка
Дух возбуждает, и он со вторым не помирится местом.
Цезарь не может признать кого бы то ни было старшим,
Равных не терпит Помпей. В чьем оружии более права -
Знать не дано. Призвал защитника сильного каждый:
За победителя — бог, побежденный любезен Катону.
Вовсе не равны враги: один из них, в летах преклонных,
130
Старческой тогой своей давно уже тело покоя,
Быть разучился вождем от долгого мира; он ищет
Славы и, чернь веселя, влезает в народные уши,
Счастлив в театре своем[2] выслушивать рукоплесканья,
Новых не черпая сил и душой доверяясь всецело
Прежней счастливой судьбе. То — великого имени призрак;
Дуб величавый таков посреди полей плодоносных,
Весь под дарами вождей, под добычей древних народов:
Уж не впивается он корнями могучими в землю,
Держится весом своим и, голые ветви подъемля,
140
Тень от нагого ствола, не от листьев зеленых кидает;
Хоть и грозит он упасть, от малейшего ветра качаясь,
Хоть возвышаются вкруг леса в своей силе цветущей, -
Только ему весь почет. А у Цезаря было не столько
Чести и славы вождя, сколь доблести той, не умевшей
Смирно сидеть, был единственный стыд — не выигрывать битву.
Неукротим и смел, он вел легионы, куда их
Гнев иль надежда влекли, никогда не зная пощады;
Множил успехи свои, божество вынуждал на подмогу,
Все разрушал, что ему на дороге помехой стояло,
150
И с ликованьем в душе свой путь пролагал меж развалин:
Так, порождение бурь, сверкает молния в тучах
И, потрясая эфир, грохочет неистовым громом,
День прерывает и страх между робких рождает народов,
Им ослепляя глаза наклонного пламени вихрем;
В храмах бушует своих, и ничто ей полет не задержит, -
Бурно падая вниз и бурно ввысь возвращаясь,
Гибель сеет кругом и разметанный огнь собирает.
Вот побужденья вождей; но в обществе также таились
Братской войны семена, всегда потоплявшей народы.
160
Ибо когда принесло военное счастье чрезмерный
Дар покоренных племен — от богатства испортились нравы,
И ограбленье врагов, их достаток — посеяли роскошь.
Великолепью палат и золоту меры не стало,
Трапезы предков — скудны, щеголяют жены убранством -
Плод грабежа их мужей; плодоносная бедность героев
Брошена прочь, и со всей собирается ныне вселенной
Скарб разоренных племен; в те дни пределы владений
Ширились и на полях, возделанных грозным Камиллом[3],
Взрытых когда-то киркой и Куриев[4] заступом древним,
170
Стали повсюду бродить пришельцев нивиданных толпы,
Был уж не тот народ, которому мир и свобода
Силы крепили, храня в бездействии долгом оружье.
Быстрый отсюда гнев, дешевизна злодейств, порожденных
Бедностью, страсть добывать большие прибытки железом,
Быть всей отчизны сильней и ставить мерою права
Силу; нарушен закон и воля народных собрании,
Консулы сеют раздор, попирают право трибуны;
Ликторов связки отсель покупные, народ, продающий
Милость свою за гроши, и торг для Рима смертельный -
180
Торг должностями в боях ежегодных на Марсовом поле;
Хищность процентов отсель, ростовщичества жадного алчность,
Честности гибель, и вот — для многих полезные войны.

[ЦЕЗАРЬ ПЕРЕХОДИТ ЧЕРЕЗ РУБИКОН И ЭТИМ НАЧИНАЕТ ГРАЖДАНСКУЮ ВОИНУ]

Цезарь уже перешел поспешно холодные Альпы,
Замысел в сердце тая о великих будущих войнах.
В час, когда он достиг нешироких вод Рубикона,
Встал пред смущенным вождем огромный призрак отчизны,
Светлым, но грустным лицом сияя в сумраке ночи
И с башненосной главы седые власы рассыпая;
В рубище он предстал, обнаженные руки подъемля,
190
Стон испуская глухой, промолвил: «Куда вы стремитесь?
Мчите знамена мои куда? Если право за вами,
Ежели граждане вы, — здесь грань преступления: стойте!»
Трепет вождя охватил, власы поднялись, и, прервавши
Натиск, в бессилии он возле самой воды задержался.
«О Громовержец, — он рек, — озирающий с выси Тарпейской[5]
Город великий свой, о пенаты фригийские Юла[6],
Ты, о тайный приют вознесенного к небу Квирина[7],
О Латиарий[8], наш бог, пребывающий в Альбе высокой[9],
Весты святой очаги, ты, о Рим, подобие бога, -
200
Благоприятствуй мне; не тебя преследую ныне
Гневным оружием я; победитель на суше и море,
Цезарь я — твой солдат повсюду, где только дозволишь.
Тот несет тебе вред, через кого я врагом твоим стану».
И, ускоряя войну, через бурную реку он быстро
Двинул знамена свои; так в знойной пустыне Ливийской
Лев, заприметивши вдруг врага у себя по соседству,
Весь припадает к земле и колеблется, гнев собирая,
Хлещет свирепо хвостом по изогнутым ребрам,
Гриву вздымает, и рев из зияющей пасти несется;
210
Тут, если в спину копье вонзится проворного мавра
Или в широкую грудь рогатина злобно вопьется, -
Раной такой разъярен, на железо он прыгает дерзко.

[БРУТ И КАТОН]

II, 234
Только не мог омрачить чело прямодушного Брута
Ужас, и он не делил смятенья и страха с народом,
Бившимся в жалобах злых; однажды он ночью глухою,
В час, когда звездная ось Паррасийской Гелики[10] склонилась,
В скромную дверь постучал своего знакомца Катона.
Мужа застал без сна, удрученного общей невзгодой,
240
Рима бедой и судьбой, в тревоге за участь сограждан,
Но без забот о себе. И речь к нему Брут обращает:
«Ты, о последний оплот добродетели, древней беглянки,
Всюду гонимой теперь, но которой ни злом, ни смятеньем
Судьбы тебя не лишат! Наставь мой слабеющий разум,
От колебаний избавь уверенной силой своею.
Пусть за Помпеем одни, за Цезарем мчатся другие:
Бруту единственный вождь — Катон. Пребудешь ли в мире,
Следуя верной стопой сквозь смуты тревожной вселенной?
Иль, в преступленья вождей и в раздоры народа вмешавшись,
250
Междоусобную брань ты решил оправдать соучастьем?
Каждого в мерзость войны свои увлекают причины:
Этих — пороки семьи, закон, при спокойствии страшный,
Тех же — возможность забыть свой голод, в развалинах мира
Честности сбросить узду. Но никто не воюет от злости.
В лагерь стремятся всегда за наживой. Один ли ты будешь
Битвы за битвы любить? Для того ль ты так долго крепился,
Был непорочен душой среди развращенного века?
Эту ль награду одну заслужила столь прочная доблесть?
Грешников примет война, а тебя только сделает грешным[11].
260
Нет, к роковому мечу не дозвольте коснуться, о боги,
Этой почтенной руке: и, брошено дланью твоею,
Да не вознесется копье в губительной дротиков туче,
Да не падет ни вовек столь высокая доблесть. Всей брани
Ляжет исход на тебя. И кто не захочет в сраженье
Смерть от Катона принять, кто, раненный чуждой рукою,
Не назовет убийцей тебя? Влачи на покое
Свой безоружный досуг; так звезды небесные вечно
Без потрясений текут своей чередой постоянной;
270
В долах бушуют ветра и дождя огневого потоки.
Но повеленьем богов Олимп над тучами блещет,
Малое дело всегда разногласия злые колеблют;
В мире — большое цветет. С каким ликованьем Цезарь
Встретит участье в боях такого, как ты, гражданина!
Не пожалеет он, нет, если, дав предпочтенье Помпею,
К стану врага ты примкнешь. Он безмерно полюбит Катона,
Если полюбишь ты брань[12]. Сам консул и знати немало,
Чуть ли не весь сенат самозванцу служить пожелали
И призывают войну: прибавь же ты к ним и Катона,
280
Иго Помпея приняв: тогда во вселенной свободным
Будет лишь Цезарь один. Но если захочешь оружье
Ты за отчизну поднять, закон защищать и свободу, -
Брут ни Помпею врагом, ни Цезарю ныне не станет:
После войны он предстанет врагом победителю». Молвил, -
И отвечает Катон такими словами святыми:
«Злом величайшим, о Брут, мы считаем гражданские войны,
Но за своею судьбой беззаботная доблесть влечется.
Боги проступок свершат, если также преступным я стану.
Кто пожелает смотреть на крушенье миров и созвездий,
290
Сам устранившись от зла? Кто сложит беспечные руки
В час, когда рушится твердь, земля расступается, горы
Ошиблись, обломки смешав? Пойдут ли другие народы
Буйству Гесперии[13] вслед, примкнут ли к римским знаменам:
Дальнего моря цари, под звездою рожденные чуждой?
Буду ли праздным — один? Отвратите, о боги, безумье,
Да не приму я без слез под натиском даков и гетов[14]
Рима погибельный день. Увы, если видит родитель
Сына любимого смерть, ему провожать погребенье
Скорбь до могилы велит; он счастлив мрачное пламя
300
Собственноручно разжечь и к сложенной куче поленьев
Факел угрюмый поднесть. Оторвать меня смогут не раньше,
Чем обниму я, о Рим, твой труп; и твою, о Свобода,
Невоплощенную тень провожать я буду до гроба.
Так да свершится: весь Рим себе в жертву враждебные боги
Требуют: крови ничьей мы у жадной войны не отнимем».

[СОН ПОМПЕЯ]

III, 1
Ветер надул паруса, и корабль в открытое море
Быстро стремится вперед, подгоняемый ветром попутным.
Смотрят вперед моряки на просторы зыбей ионийских,
Только Помпей от родимой земли свой взор не отводит.
Видит он берег и порт, которых уже не увидит,
В тучах вершину горы — в отдаленье они исчезают;
И утомленный Помпей дремотою сонной забылся…
Видит во сне он, как будто со взором, внушающим ужас,
Юлии[15] скорбная тень перед ним из разверстой могилы
10
Вдруг возникает и грозно встает над костром погребальным.
«Я из блаженных полей, из пределов Элисия[16] ныне
Изгнана, — молвит она, — к теням преступным, в тьму Стикса,
Из-за усобицы вашей гражданской. Я видела фурий,
Как потрясают они вражду разжигающий факел,
Как готовит Харон без конца челноки к переправе
Чрез Ахеронта угрюмые воды, как мест не хватает
В Тартаре новым теням, туда на мученье идущим.
Парки торопятся, но едва успевают с работой:
Уж утомились они прерывать ряд жизненных нитей.
20
Много великих побед, Помпей, при мне одержал ты,
Но изменилась судьба твоя с переменой супруги.
Мой костер погребальный горел — а с разлучницей в брак ты
Новый вступил, судьба же ее — вам гибель готовит!
Пусть ее образ тебя провожает в боях и походах, -
Лишь бы в тревожные сны твои могла я вплетаться!
Пусть ваша страсть без конца, — но пусть у тебя отнимают
Мысли о Цезаре дни, и думы о Юлии — ночи.
Я не забыла тебя, супруг мой, и Леты забвенье
Власти своей надо мной не имеет: владыки безмолвья
30
Следовать мне за тобой даровали. В кипении сечи
Я предстану тебе; навеки кровные узы -
Память о браке со мной — тебя и Цезаря свяжут,
И не порвать их войне… А ты — вновь станешь моим ты
Из-за гражданской войны».
Так молвив, тень исчезает.
Тщетно ее удержать супруг огорченный стремится…
  1. ↑ То есть чтобы победы Цезаря в Галлии не затмили победы Помпея над пиратами.
  2. ↑ Разумеется театр Помпея, построенный в 55 г, до н. э.
  3. ↑ Фурий Камилл — римский полководец, по преданию, освободил Рим от нашествия галлов.
  4. ↑ Курии — люди вроде Курия Дентата, победителя сабинов и самнитян. «Доброе старое время» Рима, когда легендарные герои сами возделывали землю, противополагается веку денег, роскоши, торгашества, веку, породившему гражданские войны.
  5. ↑ Тарпейская скала — западная часть Капитолийского холма в Риме.
  6. ↑ Сын троянца Энея, который считался отдаленным предком римлян (см. „Энеиду“).
  7. ↑ Прозвище первого римского царя Ромула.
  8. ↑ Юпитер, чтимый в Лациуме.
  9. ↑ Древнейший латинский город.
  10. ↑ Созвездие Большой Медведицы.
  11. ↑ Изысканная риторическая сентенция (Accipient alios facient te bella nocentem). Подобные сентенции типичны для риторизирующей поэзии времени Лукана.
  12. ↑ Опять риторическая сентенция (Nimium placet ipse Catoni, si bellum civile placet.)
  13. ↑ Название Италии как западной страны, с точки зрения грека.
  14. ↑ Народы, враждебные Риму.
  15. ↑ Жена Помпея.
  16. ↑ По представлению древних, место блаженства праведных в подземном царстве.
Источник — https://studiosyndrome.ru/index.php?title=LFRS&oldid=27474