Целомудрие

Целомудрие — лат. Castitas <~ греч. σωφροσύνη + σώφρων) Добродетель (моральная), имеющая как религиозные, так и светские аспекты, противоположная Распутству. В готической церковной скульптуре её фигура окутана покрывалом (платок, вуаль) и может держать пальмовую ветвь как напоминание о девах-великомученицах, а на щите нести изображение феникса. Может попирать ногой вепря (свинью) — символ Распутства. В искусстве Ренессанса имеет атрибуты: пара горлиц — обычный атрибут Венеры, но в данном случае аллюзия на поверие, согласно которому птицы эти, однажды разлученные, никогда больше не имеют другой пары; решето — аллюзия на историю девы-весталки Туккии; башня — как знак Целомудрия встречается в сюжетах со Св. Варварой и Данаей. В светской аллегории представлена: Артемидой (Дианой) — дева-охотница; нимфой Дафной — женская фигура с воздетыми руками, из которых вырастают ветви лавра. Может изображаться связывающей по рукам и ногам Любовь в образе Купидона, или борющейся с нею. В последней теме стрелы из лука Любви ломаются о щит Милосердия. Щит может выступать атрибутом и самого Целомудрия как защита от стрел желания. Добродетели Целомудрия, Бедности и Послушания соответствуют трём обетам монашеских орденов и в таком качестве предстают вместе, особенно во францисканском искусстве. Одна фреска в Нижней церкви [Сан-Франческо] в Ассизи, ранее атрибутировавшаяся Джотто, показывает Целомудрие в молитве в прямоугольной башне, защищаемой ангелоподобными фигурами Чистоты и Стойкости. Основные символы: единорог; синий и белый цвет; голубь; птица Феникс; саламандра; пчела; замок, огороженный сад, стена, решетка; плоды каштана; ветка боярышника; пальма; лавр; лилия, ирис; фиалки; полумесяц; бриллианты; нефрит; жемчуг; сапфир; серебро; зеркало; слон; башня; пояс.

См. также: Добродетели Девственность Бедность Послушание Распутство Артемида Дафна Туккия Даная Варвара, Св. Единорог Триумф Хариты Синий цвет Белый цвет Голубь Феникс Саламандра Пчела Замок Сад Стена Решетка Каштан Боярышник Пальма Лавр Лилия Ирис Фиалка Полумесяц Бриллиант Нефрит Жемчуг Сапфир Серебро Зеркало Слон Башня Пояс, деталь одежды Покрывало Щит Вепрь Решето Весталка

Черновые материалы

Св. Августин, отвергая римский культ Великой Матери как отвратительное суеверие, пишет: "Мы стремимся достигнуть такого состояния духа, в котором он, возложивши своё упование на истинную религию, не боготворил бы мир, как Бога, а хвалил бы мир, ради Бога, как дело Божие, - и очистившись от мирских мерзостей, непорочным восходил бы к Богу, который сотворил мир" (Бл. Августин. О граде Божием. VII. 26). Далее, в главе "Об измышлениях физиологов, которые чтили не истинное божество и не тем культом, каким истинное божество чтить должно" он продолжает свою мысль: "Избранные боги пользовались большей известностью, чем остальные; но пользовались не в том смысле, чтобы прославлялись их заслуги, а в том, что не скрывались их мерзости". Итак, перед христианскими писателями стояла задача скрыть эротическую сторону культов, обязанных своим происхождением земледельческой магии. Обнаженные тела языческих богов следовало обрядить в благопристойные одежды. Что же понималось под "мерзкими и отвратительными обычаями"? Исчерпывающий ответ на этот вопрос дает сам св. Августин: "Если же кто-нибудь утверждает, что нелепостью и чудовищностью статуй, убийством людей в жертву, венчанием мужских половых органов, публичным развратом, отсечением членов, оскоплением детородных частей, посвящением женоподобных людей, отправлением нечистых и скверных игр, чтит истинного Бога, т. е. творца всякой души и тела: то такой не потому грешит, что чтит не того, кого чтить должно, а потому, что чтит его не так, как чтить его должно. А кто такими именно вещами, т. е. вещами мерзкими и преступными, чтит при этом и не Бога истинного, т. е. творца души и тела, а какую-нибудь, хоть бы и невинную, природу, будь то душа или тело, или же душа и тело вместе - тот грешит вдвойне против Бога" (Бл. Августин. О граде Божием. VII. 27).

Исторически требования целомудрия основаны на религиозных этических представлениях и нравственных заповедях.

Понятие всегда связано в религиозной традиции с контролем сексуальности, но исторически употребляется в разных значениях:

• нередко оно подразумевает девственность,
• иногда — нравственную строгость и самоконтроль в более широком значении.

«Целомудрие — добродетель, строгость в нравственном отношении» — Ушаков «Толковый словарь русского языка».

«Целомудрие: 1. То же, что девственность; 2. перен. Строгая нравственность, чистота» — Ожегов «Толковый словарь».

«Целомудренный — сохранивший себя в девственной (юность чистая до брака) и в брачной чистоте, непорочный, ведущий жизнь в браке чисто, непорочно». — Даль

«Существуют три формы добродетели целомудрия: целомудрие супругов, целомудрие вдовства и целомудрие девственности. Мы не восхваляем одни из них, исключая другие. В этом — богатство церковной дисциплины» - Св. Амвросий.

«Целомудрие людей должно различаться в соответствии с разными состояниями их жизни: у одних — в посвященной девственности и безбрачии, образцовых путях наиболее легкой отдачи Богу всего сердца безраздельно; у других — в рамках, установленных для всех нравственным законом, в зависимости от того, состоят ли они в браке или одиноки» - Катехизис Католической Церкви.

В христианской религиозной традиции целомудрие понимается в значении воздержания от незаконных сексуальных действий и помыслов, а также вообще как скромность в отношениях в широком смысле: во взглядах, речи, одежде.

«Целомудрие — уклонение от всякого рода блудных дел. Уклонение от сладострастных бесед и чтения, от произношения сладострастных, скверных и двусмысленных слов. Хранение чувств, особенно зрения и слуха, и ещё более осязания. Скромность. Отказ от помышлений и мечтаний блудных. Молчание. Безмолвие. Служение больным и увечным. Воспоминание о смерти и аде. Начало целомудрия — ум, не колеблющийся от блудных помыслов и мечтаний; совершенство целомудрия — чистота, зрящая Бога» - святитель Игнатий Брянчанинов.

---

Толкование, определившее новую роль осла, связано с темой конца времен, когда любые проявления земной жизни утрачивают смысл. Поколение, живущее ожиданием конца земной истории и предвкушающее вечную жизнь на небесах, не должно заботиться о продолжении рода. Таков тезис первых христианских апологий. Вероятнее всего, естественные проявления человеческой натуры входили в противоречие с экзальтированным ожиданием космической катастрофы и повседневным страхом религиозных репрессий. Тертуллиан восклицает в сердцах: «Христиане, которые не должны бы думать о завтрашнем дне, хотят иметь потомство. Служители Божьи, отказавшиеся от наследства мирскими услаждениями, хотят иметь наследников. Не имея детей от первого брака, они стараются получить их от второго. Им хотелось бы подольше пожить, тогда как апостол желает и просит Бога, чтобы скорее расстаться с миром. Вероятно, подобный христианин менее будет заботиться о гонениях, с большим мужеством претерпит муки, умнее станет отвечать при допросах и, наконец, гораздо спокойнее умрет, оставя после себя детей, чтобы было кому похоронить его» (Тертуллиан. О поощрении целомудрия. 12). Размышления Тертуллиана о брачном законе для христиан свидетельствуют о спорах и сомнениях, связанных с новой концепцией взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Одновременно эти размышления проливают свет на замысел автора «Физиолога», который адресует своё послание «неимеющей плода и нерождающей». Оба автора говорят на тему воздержания и используют одни и те же аргументы с той разницей, что Тертуллиан не обращается за иллюстрациями к миру животных. Начинает Тертуллиан с полемического вопроса: «„Но, — скажут иные, — блаженные патриархи имели не только по нескольку жен, но и наложниц; а потому нам нужно позволить по крайней мере жениться несколько раз“. Все это происходило под старым законом, первая заповедь которого была: Плодитесь и размножайтесь (Быт. 1, 28); происходило, когда состоялся между Богом и Его народом прежний Завет, прообразом которого были подобные браки. Но теперь, когда приблизился конец времен, Евангелие, одобряя воздержание и обуздывая многобрачие, положило конец древнему закону. Впрочем, оба эти закона, по-видимому, противоречащие один другому, исходят от одного и того же Бога, Который сперва хотел, чтобы род человеческий размножился и мир наполнился людьми для принятия Нового Завета; ныне же, когда мы приблизились к концу времен, Богу угодно было отменить и прежнее дозволение. Таким образом, ныне Бог не без причины отменяет то, что сначала попустил. Так и всегда случается: вначале послабления, в конце — ограничения. Бог поступил подобно человеку, который насаждает лес, чтобы в своё время иметь огромные деревья на строение. Древний закон имел целью насаждение леса, а подрубает его новое Евангелие, в котором и секира лежит у корня дерева (Мф. 3, 10)» (Тертуллиан. О поощрении целомудрия. 6). Пример Тертуллиана со строительным лесом настолько же свидетельствует об интересе к миру природы, насколько и дикий осел из «Физиолога». Перед нами две сомнительные метафоры, убеждающие разве что слепого.

Литература

• Одноимённая статья в MNME
• TRSS

Иллюстрации

• Аллегория целомудрия Ганса Мемлинга.